Семен в своих работах создает мифологизированное пространство – пространство слова, коммуникативную систему. «Все говорит» – писал Жак Рансьер в «Эстетическом бессознательном». Говорят и произведения Мотолянца. Его письмо как немая и в тоже время болтливая речь – результат путешествия художника по лабиринтам и пассажам окружающего мира. Он как коллекционер, фланер «собирает следы пережитого и переписывает иероглифы, изображаемые самой конфигурацией темных и заурядных вещей. Он возвращает незначительным деталям прозы мира их двойную, поэтическую и знаковую силу». Банальные сюжеты: девушка в метро, трамвай, вид из окна – мифологизируются через текст и тем самым выявляют сокрытое.
Миф как сообщение деформирует, и эта деформация носит как визуальный характер (текст буквально препятствует смотрению), так и смысловой. Похищенный язык возвращается не на свое место, замещая и подменяя смыслы и отклоняясь и от правды, и от выдумки. Игра как сущность языка акцентирует отстранение от нормы. Серьезное становится игрой и наоборот – игра обретает высшую степень серьезности. Удивление с некоторой примесью ненависти – искренность изображения напряженного бытия. Мотолянец через иронию проводит работу по возвеличиванию и низвержению образов и значений. Жиль Делез характеризовал иронию как искусство глубины и высоты, которая появляется там, где происходит переворачивание противоположностей.
Двусмысленность и балансирование на грани реального и ирреального – игра в слова, которую затеял художник, находятся вне каких-либо норм, вне благоразумия практической жизни. Гастон Башляр цитирует Рильке в «Поэтике пространства»: «Характерное для нас помутнение рассудка должно рассматриваться как часть нашей работы. Произведения Семена – это те самые помутнения, когда чувственное и эмоциональное сначала берут верх над рациональным, но затем последнее вырывается в виде возмущенного возгласа.
Текст: Лизавета Матвеева
