Без названия

Никифоров, как и многие в его поколении, занял критически-диссидентскую позицию по отношению к нарождающимся художественно-капиталистическим институциям, ценностям, которые они транслировали, и навязываемым ими властным отношениям. Институциональное поле ответило взаимностью: Юрий Никифоров стал художником неудобным.  Интерьерно-коммерческое функционирование работ его не интересовало, эстетика не попадала в изменчивые вкусы нового буржуазного класса, разучивать жеманный новояз, на котором тогда объяснялось российское контемпорари, он не спешил, признавать новые культурные иерархии и выдруживать себе в них место тоже. Поведенческий рисунок Никифорова еще меньше соответствовал установкам эпохи. Строгий, ершистый, резкий, требующий от себя и собеседника разговора по существу, нетерпимый к селф-маркетингу и новым светским ритуалам, он выглядел «стародумом» и «невписавшимся» на фоне пестрых, шумных, игристо-булькающих арт-праздников. Искусство Никифорова надолго выпало из профессиональной галерейно-выставочной ротации. Сейчас, когда проект бизнес-интеграции в интернациональную систему современного искусства похоронен без почестей, а конкурентоспособность и маржинальность перестали быть мерилом культурной ценности, для серьезных институций настало время архивной работы, усердного заштопывания дыр в новейшей истории искусства и кропотливого сбора имен и явлений, которые не вмещались в прокрустово ложе отечественного арт-рынка, гнули свою линию и вырабатывали собственные стратегии существования, смыслы и ценности. Имя Юрия Никифорова – одно из таких.

Александр Дашевский