Остаток. Из проекта «Черная книга»

Александр Морозов всегда удивляет широтой спектра своих творческих исканий. Ему удается одновременно заниматься живописью, создавать работы, напоминающие макеты и чертежи объектов пенитенциарной системы, писать тексты, моделировать мраморные таблички, фотографировать и даже регистрировать полеты птиц с балкона своей мастерской - последнее умение привело на днях в восторг жюри одной небольшой, но гордой премии, и автор был отмечен специальной наградой. Понять чувства ценителей современного искусства можно - что, как не полет птиц, точнее всего ассоциируется с художественной свободой и фантазией, с непринужденностью и не-принуждаемостью искусства? 

Однако не все так просто в вопросе творческой раскрепощенности Александра Морозова. При всей широте интересов художник весьма далек от импульсивности и, особенно, непосредственности своих действий - собственно, так далек, что тут следовало бы упомянуть просто другой полюс по отношению к тому, что называют непосредственностью: продуманность, точный расчет и очень внимательное отношение к деталям. Подвижность и вместе с тем отсутствие горячности в характере художника заставляет нас вспомнить о ртути; в одном из своих интервью гуру московского младоконцептуализма (или “психологического реализма”) Павел Пепперштейн говорил о том, что самое ценное свойство - уметь, будучи поглощенным какой-либо страстью, прислушиваться к шуму извне, стремится, так сказать, грезить с открытой форточкой. 

Текст: Евгения Кикодзе